Из той же газетки, более ранняя статья и немного менее желчная:
Черное сердце Бразилии
Я начинаю писать эту статью, удобно расположившись в кресле самолета португальской авиакомпании и наслаждаясь изысканными винами и блюдами этой страны, что далеко не всегда встретишь в самолете. За восемь часов я намерен преодолеть путь от Лиссабона до города Салвадора, столицы штата Баия, тот самый, по которому в 1808 году прошел король Португалии Хуан VI и его придворные, спасаясь от наполеоновских войск. Это было опасное путешествие на парусных кораблях, плохо просмоленных и имевших на борту скудные запасы пропитания. Переломный момент истории. Вместе с придворными Португалию покинуло 10% населения, весь цвет нации: чиновники, священники, купцы, управленцы, архитекторы, врачи и т.д. Страна истекала кровью. Впервые в истории король и его свита покидали метрополию, чтобы найти убежище в своих колониях. Никогда ничего подобного ранее не происходило. Хотя народ и считал его предателем, но король Хуан шел по трапу корабля, обливаясь слезами, его сердце разрывалось от горя. Нет, он не был предателем. Долг для него всегда был превыше любых иных соображений. Стратегические факторы вынудили его принять столь тяжелое решение. Перед ним встала страшная дилемма: чтобы спасти империю, значительно превосходившую по размерам саму Португалию, ему пришлось пожертвовать метрополией.
Результат той решимости можно теперь наблюдать через окно Аэробуса: внизу простираются земли Бразилии, самой большой по протяженности и численности населения страны Южной Америки, крупной и динамично развивающейся страны, сплоченной и потрясающе однородной, несмотря на все свое бросающееся в глаза –а иногда и кровоточащее- разнообразие.
Именно то решение незлобивого короля способствовало рождению Бразилии. В Испании, когда Карлос IV хотел поступить подобным образом – спастись от французов в Мексике, чтобы спасти империю -, было уже слишком поздно. Результат налицо: испанская империя распалась, а португальской удалось удержать свои колонии в Южной Америке. В этом и заключается задача королей.
Самолет делает круг, прежде чем зайти на посадку. Последние лучи заходящего солнца отражаются в водах бухты Реконкаво (Recôncavo), давшей имя будущему городу, который основали здесь первопроходцы, потрясенные подобной красотой. Его официальное название Сан Салвадор де Баия. Но народ, считающий себя неотъемлемой частью природы, по-прежнему называет его Баия. Это тот самый народ, разношерстный и приветливый, который принял короля Португалии с его свитой, совершивших тяжелейший морской переход, спасаясь от наполеоновских войск. Как же были разочарованы простые люди, когда увидели королевскую свиту! «Так это и есть короли?», спрашивали с широко открытыми глазами рабы, мулаты и португальские поселенцы. Они не могли поверить в то, что эти оборванные и грязные люди, еще не пришедших в себя от морской болезни, воплощали в себе высшую власть обширной португальской империи, символа цивилизации, что открыла мир. Уж неизвестно, быль это или вымысел, но жительниц Баии очень удивили тюрбаны, которые носили на головах королева, испанка Карлота Хоакина де Борбон, и ее придворные дамы. Они посчитали, что такова, наверное, была господствовавшая в Европе мода, и приняли ее. Они и не подозревали, что с помощью тюрбана королева прикрывала свой голый череп, который она вынуждена была остричь, чтобы избавиться от вшей, заполонивших корабль.
Сегодняшний Салвадор – это город с тремя миллионами жителей, несколько неорганизованный, но при этом стремящийся не отставать в развитии от всей страны. Направляясь в центральную часть города, мы увидели огромное количество недостроенных небоскребов, окруженных башенными кранами. Многие уже построенные здания выглядят пустыми. И здесь финансовые пузыри? Официально, нет, говорит нам водитель. Для удовлетворения растущих потребностей бразильского среднего класса, который усилиями Лулы да Силвы сформировался из беднейших слоев населения за последние 20 лет, необходимо построить восемь миллионов квартир. Однако представители деловых кругов оценивают положение более скептично: «Жилье строится для людей, которые не в состоянии его купить». Дело в том, что в этих железобетонных глыбах все окна темные, в них нет света. Эта лихорадочная скупка еще не построенного жилья, которой занимаются многие бразильцы, чтобы продать его сразу же по завершении строительства, вызывает у меня определенные ассоциации… Все финансовые пузыри похожи друг на друга.
Водитель с гордостью показывает нам строящийся футбольный стадион Arena Fonte Nova. Это современное сооружение с металлической крышей, в котором также расположен ресторан с панорамным обзором, музей футбола, магазины, гостиница и концертный зал.
Возникает, конечно, вопрос, а будет ли это достроено к 2014 году, включая подъездные пути, автострады, эстакады и автомобильные развязки… Все не достроено не только здесь, но также и в других крупных городах. Автострады не достроены, аэропорты требуют срочной реконструкции, поскольку с трудом успевают обслуживать рейсы. Ввиду опасений, высказываемых Международным олимпийским комитетом, многие испанцы заявляют, что если бы игры проходили в Мадриде, то таких проблем бы не возникло. Но рассуждать легко, а я вот верю, что страна, достигшая за пять лет впечатляющих успехов, справится с любыми трудностями и достойно примет олимпиаду.
Вот уже 20 лет как я не бывал в этой древней столице Бразилии, в течение веков служившей перевалочным пунктом для перевозки африканских рабов. Хранительница традиций, воспринявшая африканскую культуру, она представляет собой загадочный, бедный и хаотичный город, как будто бы возрождающийся из пепла. После того как ЮНЕСКО включила в список Всемирного наследия его исторический центр Пелуриньо (Pelourinho), старинный район, названный так потому, что там размещался позорный столб, к которому приковывали рабов и публично наказывали плетьми, на его восстановление были направлены значительные денежные средства. Этот район уже не пропитан теми жуткими и таинственными запахами, в которые он был погружен раньше. Пелуриньо был столь опасен, что в нем даже не строили гостиниц. Он находился в столь запущенном состоянии, что там не было ни одного опрятного жилища. Облупившиеся фасады зданий наводили неизбывную тоску. Я помню его черно-белым, зато сейчас Пелуриньо сияет всеми цветами.
По узеньким улочкам мы проходим мимо школы самбы, салона красоты, зоомагазина, ресторана, из которого доносятся запахи пряностей и кокосового масла. Гостиница, в которой мы остановились с фотографом Анхелем Лопесом-Сото (Ángel López-Soto), семь комнат. Она принадлежит испанцу по имени Хосе Иглесиас (José Iglesias), вносящему свою лепту в реконструкцию района. В комнаты, кокетливо украшенных в самом что ни на есть колониальном стиле, доносятся уличный шум, крики уличного торговца, пьяные вопли, крики гоняющихся друг за другом детей. В них проникают запахи местной кухни, не скупящейся на специи.
Чуть более 100 лет тому назад из окон этих самых домов, принадлежавших владельцам сахарных заводов, их обитатели смотрели, как бьют плетьми рабов. Сейчас потомки тех рабов населяют этот район, живущий своей загадочной жизнью. Это один из самых крупных и лучше всего сохранившихся архитектурных комплексов мира. Говорят, что он насчитывает 365 церквей, как раз по количеству дней в году. Самое удивительное состоит в том, что он сохранился благодаря проституткам. В Пелуриньо была сосредоточена вся проституция самого низкого пошиба, и именно благодаря этому его архитектурный облик остался первозданным. Ни один предприниматель не хотел вкладывать деньги в строительство новых зданий в районе со столь дурной репутацией.
Дух выдающегося писателя Жоржи Амаду, сумевшего передать атмосферу радости своего города, витает над Пелуриньо. Его дом, ставший музеем, как бы пропитан духом его персонажей: моряков, воров, проституток, колдунов, бродяг, бездомных детей и щедрых матрон. Бразильская интеллигенция упрекает писателя за то, что он нарисовал Бразилию исключительно сквозь призму фольклора. Но не будем забывать, что он необыкновенно ярко сумел рассказать о бразильской действительности. Он знал, что пессимизм – привилегия богатых, а оптимизм – талант бедных. И творчество писателя было слишком оптимистичным для правящих кругов и интеллигенции, несколько закомплексованной и не знающей, что сказать, когда ей напоминают о насилии в бассейне Амазонки, о все еще существующем рабском труде, о нищих, которые курят крэк, то есть, о темной стороне Бразилии, которая не сверкает всеми красками радуги.
Амаду, непоколебимо веривший в жизненные силы своего народа, несмотря на отчаянные условия существования бедняков, которые выживали только за счет нарушения закона, наверное, обрадовался бы нынешним успехам Бразилии. Но это вовсе не означает, что он закрыл бы глаза на существующие проблемы, из которых самая страшная – это насилие, охватившее крупные города и провинции и являющееся, в свою очередь, следствием чудовищного неравенства. Угодья некоторых землевладельцев по своей величине равны Бельгии, и при этом огромное количество крестьян не имеют ни клочка. Многие из них объединились в Движение безземельных. Возникает вопрос: как удается оставаться столь единой стране с таким неравенством, такими расовыми и региональными дисбалансами, таким уровнем насилия? Потому что все, богатые и бедные, белые, черные и индейцы, жители северных и южных штатов с большой гордостью заявляют о том, что они бразильцы. Это простые, открытые, приветливые, веселые люди, которые уверенно смотрят в будущее. Ответ дает сама история, конкретные события. Португальцы сумели внедрить свой язык на всей территории страны, чего, в частности, не удалось испанцам, например, в Мексике и Перу. Так что на улочках Пелуриньо негры и мулаты говорят только по-португальски. Именно язык сплотил столь разное по своему составу население.
Интересно, что в стране с высочайшим уровнем безграмотности существует фактически устная литература, приближающаяся к рассказу. Это романы, которые можно читать вслух перед толпой собравшихся крестьян. Эти произведения заставляют переживать и мечтать людей, которые никогда не читали книг. В нашем обществе, где все заполонило телевидение, пользуется признанием литература, рассказывающая о чаяниях и нуждах бразильских бедняков. Те, кто пренебрежительно относятся к творчеству Жоржи Амаду, точно так же смотрят искоса на эту народную литературу, противостоящую культуре узкого круга посвященных. Все страны похожи друг на друга, все правящие классы – тоже.
Но продолжим разговор о литературе. Погуляв по Пелуриньо и насладившись современной частью Баии, которая расположена на берегу Атлантического океана, с ее барами, где в оживленных забегаловках можно отведать морепродуктов с пивом за все еще умеренную цену, послушать самбу и босанову, где пахнет океаном и марихуаной, мы покидаем большой город, чтобы посетить Книжную ярмарку Кашуэйры, литературный фестиваль, проходящий в этом маленьком колониальном городке, спрятавшемся в глубине Реконкаво (Recôncavo), в устье реки Парагуасу (Paraguazú), в 70 километрах от города Салвадор. Мы пересекаем поля, засеянные финиковыми пальмами, деревьями какао, сахарным тростником, посевами зерновых, расположенными рядом с заброшенными мельницами. Останавливаемся в городишке Санто Амаро (Santo Amaro), известном своими сахарными заводами, с его низкими домишками, построенными в колониальном стиле и духе ар-деко. Все они находятся в обветшалом состоянии. Нам не удалось встретиться с замечательной доньей Кано (Canó), известной во всей Бразилии благодаря тому, что она дала миру двух музыкальных гениев: Каэтано Велосо (Caetano Veloso) и Марию Бетанию (Maria Bethânia). Нам сказали, что она больна. Через несколько дней после того, как мы побывали в Санто Амаро, она скончалась в возрасте 105 лет. Донья Кано всегда объясняла секрет своего долголетия тем, что живет в окружении любимых людей. Похоронили ее с большими почестями.
Кашуэйра, расположенный на левом берегу реки Парагуасу, является одним из самых красивых городков Бразилии колониальной эпохи. Есть и множество других, особенно в штате Минас-Жерайс (Minas Gerais). Это первая столица Оуро Прето (Ouro Preto), Марианна (Mariana), Диамантина (Diamantina), Сао Жоао дел Рей (São João del Rei) – настоящие жемчужины, которые сохранились, несмотря на неуважение бразильцев к своему прошлому. Кашуэйра поражает своей красотой. Ее улицы, обрамленные чудом сохранившимися старинными домами, спускаются к реке. На ежегодно проводимый там литературный фестиваль съезжаются писатели со всего мира, чтобы в течение нескольких дней обменяться мнениями, вместе побывать на концертах и поужинать в ресторанах. Здесь старинная и современная Бразилия объединяются в одно целое. Организация мероприятия, которой занимаются молодые люди не старше 30 лет, великолепная. Они вобрали в себя все самое лучшее от обоих миров. Доброжелательны, любят жизнь и полны энтузиазма, как и весь народ Бразилии в целом. Но при этом они принадлежат к достаточно широкому среднему классу, хорошо образованному, космополитичному и интенсивно общающемуся. Их можно найти в любой развитой стране. Прямо противоположна та среда, в которой все происходит. Она состоит на 90% из негритянского населения, в основном это бедные или беднейшие слои населения.
Мы остановились в монастыре Кармо (Convento do Carmo), частично переоборудованном в парадор (роскошный отель, как правило, размещающийся в здании, имеющем особую историческую ценность). Номера, в прошлом покрытые побелкой монашеские кельи, выходят во внутренний крытый двор, который одновременно служит гостиной. В другой половине монастыря расположился музей церковного искусства, один из самых интересных в стране. В Ризнице находятся пять красивых шкафов с пятью статуями Христа внутри, привезенными из Макао одним местным скульптором, отправившимся туда в поисках богатства. Эти изображения Христа не похожи на традиционные. Узкие глаза и усы, закрученные, как у китайцев. Наверное, они воплощают в себе бразильский идеал всеобщего смешения народов.
Неожиданно Лопес-Сото предложил познакомить меня с его подругой. Я и не знал, что и здесь, в столь отдаленном месте, у него тоже кто-то есть. Но он столь влюбчив и столь всеяден, что меня уже ничем не удивишь… Он ведет меня по узким улочкам, пока мы не подходим к дому с открытыми дверями, в котором, на первый взгляд, никого нет. Все очень чисто и бедно. Мы входим на кухню, в одну комнату, затем в другую… стучим, но не получаем никакого ответа. В конце концов, в небольшой прихожей мы видим лежащую женщину преклонного возраста. Лопес-Сото смеется, увидев мое изумленное лицо, а я тем временем смотрю на большие темнокожие руки спящей женщины, ее огромные пальцы с белыми подушечками, контрастирующими с черной кожей, сморщенное лицо, иссохшие щеки, широкие губы, расползшийся тюрбан. Она дышит глубоко и ровно, словно излучая бесконечный покой. Мы долго сидим в этой комнатке напротив его подруги Маэ Филиньи (Mãe Filhinha), великой жрицы кандомбле, религии чернокожего населения Бразилии. Она зародилась в те времена, когда Католическая церковь добилась запрета африканских культов и преследовала их жрецов и последователей. Тогда рабы, осознавая необходимость защитить своих богов на чужбине, смешали их с христианскими святыми. Так появилась синкретическая религия под названием кандомбле.
Женщина просыпается и смотрит на нас точно так, как рассматривала бы она марсиан с антеннами, заявившимися к ней в дом, но при этом ничего не говорит. Мы молча смотрим друг на друга, пока она снова не закрывает глаза и начинает издавать легкое похрапывание, прерываемое ее размеренным дыханием. «Ну и подруга у тебя, Сото!», говорю я ему, а тем временем появляются ее родственники, с пониманием относящиеся к ее усталости. Все дело в том, что Маэ Филинье, возглавляющей крупнейшую общину кандомбле Кашуэйры, вот-вот должно исполниться 109 лет. Она устала от прожитых лет, от приготовлений к празднованию своего дня рождения, которое обещает стать масштабным событием. Мы тоже приглашены благодаря стараниям Сото, который вытаскивает целую пачку фотографий, сделанных во время его предыдущих визитов. На них его подруга на несколько лет моложе (хотя все равно виден ее возраст) и встречает Сото с распростертыми объятиями. Хорошо путешествовать вместе видавшим виды фотографом. Он уже бывал здесь и по сути дела выступает в роли моего экскурсовода.
День рождения Маэ Филиньи был самым непохожим на все те, на которых я побывал за свою жизнь. 109 лет тоже ведь не каждый год исполняются. Одетая подобно королеве, в белом подоле до самых щиколоток и с тюрбаном на голове, она приняла нас в террейро, то есть специально оборудованном внутреннем дворе дома, где совершаются религиозные обряды. С огромной улыбкой встречала всех, кто приходил ее поздравить. Некоторые прибыли из близлежащих деревень, а кто-то аж из Салвадора. Вокруг нее молодые женщины, также одетые в белое, красиво танцевали, энергично двигая бедрами под звуки барабанов, на которых уверенно отбивали ритм два чернокожих бразильца. Место постепенно заполнялось гостями, и скоро все стулья были заняты. Единственными иностранцами были Сото и я. Нам очень понравилось, что особенного внимания на нас не обращали. Это было событие не для туристов.
Пока торжество набирало обороты, я подошел к алтарю, чтобы посмотреть на религиозные атрибуты: гипсовую статуэтку Св. Георгия Победоносца верхом на коне, находящуюся рядом с богом охоты Ошосси, одним из божеств ориша. Вскоре под аккомпанемент барабанов некоторые женщины впали в транс, а другие стали смотреть в одну точку, которую, скорее всего, только они одни и видели. Дух, которого они призвали своими танцами, постепенно вселялся в их тела. Сото и я хлопали в ладоши в такт звукам барабанов. Вдруг раздался резкий крик, один из юношей упал в обморок, и женщины тут же подбежали к нему, помогая подняться. Маэ Филинья руководила всем действом, бесстрастно наблюдая за происходящим с нежной улыбкой человека, много повидавшего на своем веку. Ее роль как верховной жрицы заключалась в том, чтобы обеспечить богам проход между телами танцующих. С этой целью у нее в руках постоянно был смоченный одеколоном платок, которым она отирала пот с лица кружившихся вокруг нее девушек, и вовремя поддерживала тех, что начинали пошатываться…
Подобно дирижеру оркестра на каком-нибудь празднике, она постепенно увеличивала силу звучания, но никто из непосвященных не мог догадаться, до какой октавы оно дойдет. Ничего общего с христианством, буддизмом и индуизмом, поскольку все эти религии имеют в своей основе индивидуальную молитву и тишину. Кандомбле – религия шума и взаимопомощи, радости и музыки. Здесь боги приходят, чтобы петь и наслаждаться телами тех, в кого вселяются, а не угрожать или наказывать отлучением от церкви. Впервые я заметил, что некоторые говорили на африканских диалектах, но, едва выйдя из транса, вновь общались по-португальски. Кандомбле – традиция, возникшая среди рабов, лишенных всего, которые через религиозные обряды вновь обретают свою коллективную самобытность, то, что связывало их с прошлым, со своими корнями, с окружающим миром. Через какое-то время Маэ Филинья подошла к Сото, положила руки ему на лоб и попросила его развести руки в стороны ладонями вниз и сделать несколько глубоких вдохов. Я скрестил руки, но тут же один из присутствующих сказал, чтобы я их раскрыл, поскольку энергия должна свободно струиться… Если как следует задуматься, то, скрещивая руки, человек замыкается сам в себе, что затрудняет свободное вселение духов. Ну да ладно, ничего особенного и не произошло. После Сото наступила моя очередь развести руки и закрыть глаза. Но вместо того, чтобы впустить в себя какое-нибудь божество, я размышлял о необъятности Бразилии, о том, как далеко мы находились от сверхсовременных торговых центров Сан-Пауло с его вертолетными площадками и ослепительной роскошью, от оснащенной по последнему слову техники больницы имени Альберта Эйнштейна, от университета Кампинас (Campinas), от чистой и ухоженной Куритибы (Curitiba), от белого Порту Алегре… Я никогда не перестану удивляться тому, что эта огромная территория, подверженная воздействию мощных центробежных сил, не распалась на части. Бразильцев разных возрастов, различного цвета кожи, относящихся к разным социальным группам и говорящих с тем или иным акцентом, объединяет одно общее качество: любовь к своей родине, то, что они называют бразилидаде (brasilidade).
В отличие от испанских колоний, Бразилия добилась независимости без кровопролития. Позднее, в 1888 году она отменила рабство без того противостояния, которое сопровождало этот же процесс в США. А переход от империи к республике тоже прошел плавно. Так в чем же секрет Бразилии? Возможно, в том, что они называют jeitinho. Это понятие трудно поддается переводу, но смысл его заключается в том, чтобы всегда стремиться найти выход из создавшегося положения, в готовности пойти на взаимные уступки. Это прагматизм, благодаря которому они находят со всеми общий язык, как нашли они его, когда в Бразилию устремилось несметное количество иммигрантов со всего мира, и крупнейшие города страны стали сами космополитичными на Земле.
В исторических судьбах всегда кроется какое-нибудь объяснение: возможно, первым поселенцам, которых было очень мало на таких пространствах, пришлось искать общий язык с коренным населением и таким образом они научились перенимать их обычаи. Полное слияние произошло, когда они стали брать в жены местных женщин, сначала индианок, потом мулаток и афробразильянок. Смешаться, чтобы выжить. Слиться с иным во имя общей гармонии. Возможно, именно этим и объясняется успех Бразилии, огромной и разнородной страны, где счастье, как будто, не зависит от материального благосостояния. Но при этом они и однородная страна, пропитанная духом свободы и терпимости, где радость и непринужденность тут же захватывают приезжих.
На обратном пути из Лиссабона в Мадрид мой взгляд упал на пластиковый листок, где приводятся технические параметры нашего самолета: это Эмбраер (Embraer) 195. Целиком построенный в Бразилии, он летает по всему миру, включая Испанию…
http://elpais.com/elpais/2013/02/19/eps … 77379.html
http://inosmi.ru/latamerica/20130303/20 … z2WCrrjhC4
