Дело у Мирафлореса

135 лет тому назад, 15 января 1881 года, состоялось одно из ключевых сражений Второй Тихоокеанской или "Селитряной" войны. Возле прибрежного городка с красивым названием Мирафлорес чилийские войска при огневой поддержке флота за пять часов прорвали две линии обороны перуанцев, открыв себе путь к столице Перу - Лиме. Через день, 17 января чилийцы вступили в Лиму и после недолгих уличных боев захватили ее. Остатки перуанской армии отступили в горы.   

Командующий чилийской армией бригадный генерал Педро Лагос к началу наступления на Мирафлорес имел примерно 19,7 тысяч солдат и офицеров при 80 полевых орудиях и восьми митральезах Гатлинга. Непосредственно в бою участвовало 12,8 тысяч человек, прочие оставались в резерве. У оппонента Лагоса - перуанского генерала Андреса Авелино Касераса было, по разным данным, от 10,5 до 14 тысяч бойцов, часть из которых составляли слабо обученные ополченцы, а также - 19 пушек и 8 или 10 митральез.

Первая линия перуанской обороны представляла собой окопы и невысокую каменную стенку на гребне холмистой гряды. Примерно в 900 метрах позади нее, на следующей цепочке холмов, была построена вторая, более сильная позиция с семью люнетами.

Сражение началось с того, что Касерас, обнаружив приближение чилийского авангарда численностью примерно 1100 человек, решил нанести встречный удар, не дожидаясь подхода основных вражеских сил и артиллерии. Перуанские пехотинцы и кавалеристы атаковали чилийцев и сильно потеснили их, но вступление в бой еще нескольких чилийских полков позволило Лагосу переломить ситуацию. Получив численный перевес, чилийцы контратаковали, опрокинули противника и на его плечах ворвались на первую линию обороны. Вскоре окопы были зачищены, а уцелевшие перуанцы отошли на тыловой рубеж. В этой первой фазе сражения с перуанской стороны участвовало примерно 3800 человек, а с чилийской - около пяти тысяч.

К тому моменту чилийцы получили дополнительные силы и Лагос решил, не давая врагу передышки, с ходу атаковать вторую линию обороны. Хотя большинство чилийских артбатарей еще не прибыло на поле сражения, их успешно заменили тяжелые орудия броненосцев "Уаскар", "Альмиранте Кохрэйн" и "Бланко Кайада", подошедших к берегу и открывших огонь по перуанцам.

Чилийские солдаты устремились вперед, не обращая внимания на шрапнель и убийственную скороговорку митральез. Несмотря на большие потери, они достигли вражеских позиций и вступили в рукопашную. Обе стороны дрались жестоко, пленных не брали, раненых добивали. Перуанцы упорно оборонялись, но чилийцы, к которым непрерывно подходили подкрепления, один за другим захватили три люнета левого фланга, разрушенные корабельной артиллерией. Остальные укрепления еще держались, отбив несколько атак. Но когда перуанцы увидели, что враг со стороны побережья заходит к ним в тыл, отрезая пути отхода, они в беспорядке отступили в Мирафлорес.

К вечеру у Касераса оставалось еще примерно пять тысяч солдат нетронутого резерва, но он понял, что контратаковать бесполезно, вернуть позицию не удастся, так как враг слишком силен. Генерал приказал отступать в Лиму. На этом сражение завершилось. Чилийцы, согласно одним данным, потеряли в нем 2124 человека убитыми и ранеными, а по другим - 2521. Разбивки на безвозвратные и санитарные потери я не нашел, очевидно, списки составлялись по отчетам частей и подразделений, в которых указывалась только общая боевая убыль. По перуанским потерям есть лишь очень приблизительная и сильно округленная оценка в две тысячи убитых, либо пропавших без вести и тысячу раненых.

Обмундирование чилийской армии времен сражения у Мирафлореса. Слева - направо: Рядовой кавалерист, рядовой конной артиллерии, рядовой пехотинец в полевой форме образца 1858 года, пехотный ефрейтор в полевой форме образца 1879 года.

Майор инженерных войск, полковник генерального штаба, кавалерийский сержант и пехотный офицер в парадной форме образца 1879 года.

Солдаты и офицеры перуанской армии того же периода. Обращает на себя внимание то, что перуанцы, как и их соседи, следовали французской моде, а потому форма некоторых частей была почти неотличима от чилийской по покрою и цветам. Во избежание инцидентов перуанцам пришлось в ходе войны отказаться от красно-синей мундирной гаммы и перейти на белое или светло-серое обмундирование.

Чилийские солдаты на построении.

Генерал Педро Лагос, контр-адмирал Патрисио Линч, командовавший чилийской эскадрой в сражении у Мирафлореса, и перуанский генерал Андреас Касерас.

Чилийский рисунок, изображающий сражение у Мирафлореса.

Генерал Лагос осматривает захваченную чилийцами первую линию перуанской обороны у Мирафлореса. Вдали видна атака на вторую позицию.

Чилийские солдаты, раненые в сражении при Мирафлоресе, ожидают отправки в госпиталь.

Чилийцы хоронят погибших. Как видно, обходились без могил, трупы просто присыпали песком.

Останки чилийских и перуанских солдат, собранные на месте сражения в начале ХХ века.
http://vikond65.livejournal.com/430612.html#comments

Вива Кристо Рей!

Зажигательно встречать Новый год умеют не только американцы. 1 января 1927 года в Мексике по призыву католической "Лиги за свободу религии" началось вооруженное восстание, вскоре охватившее почти половину страны. Поводом стала новая конституция, значительно ограничившая права церкви.

В соответствии с ней религиозным организациям запрещалось владеть недвижимостью, заниматься политической и экономической деятельностью, организовавать университеты, школы и проводить какие-либо публичные мероприятия вне церковных оград. Кроме того, была запрещена деятельность монашеских орденов, а священникам-иностранцам более не разрешалось проповедовать и проводить службы.

Конституция вступила в законную силу еще в 1917 году, но на протяжении почти 10 лет мексиканские власти смотрели сквозь пальцы на то, что ее антицерковные положения не исполнялись. Однако в 1926 году за борьбу с "религиозным дурманом" взялись всерьез. Монастыри и церковные школы закрыли, иностранных священников и монахов - выслали,  недвижимость - конфисковали в пользу государства, оставив храмы лишь в пользовании у духовенства.

Разумеется, реакция последовала незамедлительно. Святые отцы с амвонов начали призывать народ к свержению "дьявольской" власти, а "Лига за свободу религии" взяла на себя роль штаба по подготовке мятежа. В городах эта агитация успехом не пользовалась. Народ там хорошо помнил ужасы недавней гражданской войны и не хотел ее повторения. Однако в сельской местности, особенно - в отсталых западных и северо-западных штатах, подстрекательские речи находили поддержку.

В восстании изначально приняли участие примерно 25 тысяч человек, а потом их число увеличилось до 50 тысяч. В основном, это были молодые (более 80% - до 40 лет) неграмотные или малограмотные крестьяне, легко поддававшиеся внушению и мечтавшие о подвигах во славу божию. Их лозунг и боевой клич, вынесенный в заголовок, в переводе с испанского означает "Да здравствует король Христос!" Называли они себя "кристерос" (cristeros), что можно перевести как "христисты", так как "христиане" по-испански - cristianos.

Священники и монахи не только вели пропаганду, но порой сами брались за оружие. Например, одним из повстанческих отрядов командовал падре Хосе Рейес Вега, прославившийся тем, что приказал сжечь живьем 59 попавших в плен к его людям солдат мексиканской армии. Очевидно, вспомнил о благословенных временах инквизиции. Хотя до подобных зверств опускались немногие, пленных восставшие обычно убивали.

Военные, посланные на подавление восстания, отвечали взаимностью. Захваченных мятежников они без церемоний развешивали на деревьях и телеграфных столбах, либо расстреливали и выставляли трупы на всеобщее обозрение. В общем, заварушка получилась на славу, мексиканцы это умеют. Последняя затеянная католиками религиозная война продолжалась два с половиной года и закончилась компромиссным соглашением, заключенным при последничестве посла США и представителя Ватикана.

Власти отказались менять конституцию, но обязались более не усердствовать в ее соблюдении. Кристерос получили амнистию, церковь вновь обрела право распоряжаться своим имуществом и вести религиозное обучение, но не в светских школах. В ответ на эти уступки в июне 1929 года мексиканские епископы призвали свою паству прекратить сопротивление и сложить оружие. Однако призыву последовали не все. Некоторые отряды продолжили партизанскую войну, но постепенно все они были разгромлены.

В боях с правительствеными войсками погибло примерно 30 тысяч кристерос, еще около пяти с половиной тысяч было расстреляно или повешено. Мексиканская армия потеряла 56882 человека. В некоторых источниках указано, что это не совокупные потери, а только убитые, но такое утверждение выглядит очень сомнительно. Особенно, с учетом того, что численность мексиканских сухопутных войск на момент начала восстания составляла всего 60 тысяч солдат и офицеров, а мобилизации резервистов в ходе его подавления не проводились.

Кроме того, более полумиллиона жителей охваченных мятежом территорий бежали в США и осели там, значительно пополнив мексиканскую диаспору штатов Аризона, Калифорния и Нью Мексико. А на заставке - одна из пропагандистских картинок, распространявшихся в Мексике во время восстания кристерос.

Монашки в 1926 году покидают монастырь, закрытый по требованию мексиканских властей.

Офицеры-кристерос позируют со своим знаменем, на котором изображена Святая Дева. В центре - вдова и дети одного из погибших повстанцев. Далее - еще несколько групповых фотографий участников этого религиозного восстания.

Слева - некий Алькантас, носивший у повстанцев звание капитана, более про него ничего не известно. В центре - гораздо более интересная личность - повстанческий генерал Энрике Горосьета. А интересен он тем, что, в отличие от своих подчиненных, был абсолютно не религиозен и воевал исключительно за деньги. Огромный крест на груди - лишь символ его должности.
Горосьета получал жалование, вдвое превышавшее генеральский оклад в правительственной армии, и это говорит о том, что восстание финансировали люди далеко не бедные. Впрочем, католическая церковь бедностью никогда не отличалась. Еще один любопытный момент - Горосьета был масоном довольно высокого ранга.
Справа - католический "шахид" Хосе де Леон Тораль, застреливший мексиканского президента Альваро Обрегона и казненный за это в 1929 году.

Мексиканские офицеры возле трупа Энрике Горосьеты. Генерал со своим эскортом попал в засаду и был застрелен всего за несколько дней до окончания войны.

Мексиканские летчики, принимавшие участие в боях с повстанцами.

Бристоль "Файтер" мексиканских ВВС - один из самолетов, наносивших авиаудары по отрядам и базам кристерос.

Оружие и взрывчатка, захваченные у восставших.

Кристерос, убитые в одном из последних боев с правительственными войсками 21 июня 1929 года.

Расстрел иезуитов, обвиненных в подстрекательстве к мятежу.

Папа римский и два кардинала возле манекена 14-летнего повстанца Хосе Санчеса, расстрелянного мексиканскими солдатами и канонизированного католической церковью. Эта раскрашенная кукла, очевидно, выдается за нетленные мощи.
http://vikond65.livejournal.com/425836.html#comments

Ах, война, что ты сделала, подлая...

Великая война нанесла тяжелый урон всем ее участникам, но для потерпевшего сокрушительное поражение Парагвая он оказался почти фатальным. К осени 1870 года вся страна была оккупирована, города – разорены и разграблены, ни одно предприятие не работало, деньги ничего не стоили, торговля замерла, а сельское хозяйство находилось в полном упадке.

Люди, пережившие войну, пребывали в апатии, многим казалось, что наступил конец света. Земля не обрабатывалась, поголовье скота упало почти до нуля, запасы еды отсутствовали, повсюду царил голод, болезни и чудовищная нищета. Большинству парагвайцев буквально нечем было даже прикрыть наготу. Они не вымерли в тот год только благодаря гуманитарной помощи католической церкви и недавних врагов – Бразилии и Аргентины.

Оценка количества жертв со стороны Парагвая сильно затруднена тем, что неизвестна довоенная численность его населения. Среди более-менее достоверных источников есть только результаты давней переписи 1846 года, согласно которой в стране на тот момент проживало примерно 245 тысяч человек (подсчитано 233 тысячи и еще в 10 – 15 тысяч оценен недоучет), а также – данные послевоенных переписей 1870 и 1873 годов. Первая, осуществленная оккупационным командованием, дала цифру 116 тысяч, а вторая, которую новое правительство Парагвая провело уже самостоятельно, зафиксировала 221 тысячу жителей.

Разумеется, почти двойной естественный прирост за три года – вещь абсолютно нереальная, а столь большая разница объяснялась, главным образом, возвращением беженцев и неполнотой охвата населения предыдущей переписью, проводившейся далеко не во всех районах и к тому же – в “полувоенных” условиях. Таким образом, перепись 1873 года с небольшой поправкой на родившихся в 1871-72 годах дает объективную информацию о числе уцелевших в великом кошмаре. Однако число людей, вовлеченных в этот кошмар, до сих пор вызывает бурные дебаты.

Максимальная оценка базируется на изданной в 1862 году книге бельгийского путешественника и натуралиста Альфреда дю Грати “Республика Парагвай”, в которой сказано, что в 1857 году в Парагвае якобы прошла еще одна перепись, показавшая, что в стране проживает 1 миллион 337 тысяч 439 человек. В таком случае людские потери Парагвая в Великой войне намного превышали миллион и достигали 90% населения. Однако большинство исследователей считают эту апокалиптическую статистику нереальной, а указанную дю Грати цифру – вымышленной.

Во-первых, нет никаких документальных подтверждений того, что в 1857 году в Парагвае реально проводилась перепись. Подобные мероприятия всегда оставляют после себя солидные массивы нормативной, отчетной и статистической документации. Например, от переписи 1846 года, несмотря на все дальнейшие перипетии, сохранилось более 20 тысяч различных бумаг. А от гипотетической переписи 1857 года не осталось ни документов, ни сообщений в СМИ, ни каких-либо упоминаний в письмах, дневниках и мемуарах.

Во-вторых, разница между 245 и 1337 тысячами демонстрирует более чем пятикратный рост населения всего за 11 лет. Если продолжить эту прогрессию до начала войны, то получится, что к тому моменту население Парагвая должно было перевалить за два миллиона. С точки зрения демографии это полный абсурд, тем более что в Парагвае за тот период не наблюдалось ни массовой иммиграции, ни присоединения новых территорий. Чтобы достичь таких показателей только за счет естественного прироста, он должен ежегодно превышать 17%, однако, во всех остальных странах Латинской Америки за тот же период естественный прирост был в 5 - 10 раз меньше и составлял от 1,7 до 3,7%.

Даже если сделать серьезное допущение и предположить, что в население Парагвая за счет исключительно высокой рождаемости ежегодно прирастало на 5%, то получится, что к 1857 году оно составляло не более 420 тысяч, а к 1864 – 580 тысяч человек. Это – предельно допустимые величины, но более реалистично выглядят расчеты современных историков, исходящих из того, что темп роста населения Парагвая при Лопесах не выходил за континентальный максимум, то есть, не превышал 3,7 – 4% в год.

В таком случае к 1857 году в Парагвае реально проживало примерно 370 тысяч человек, а к 1864-му – около 500. Эта цифра вполне корреспондируется с известными данными, согласно которым в 1864 – 1869 годах в стране было призвано порядка 150 тысяч новобранцев и резервистов. Если бы ее население превышало 1,3 миллиона, то такой процент мобилизованных выглядел бы не очень значительным, и уж во всяком случае, не возникло бы необходимости ставить под ружье стариков и детей.

Тем не менее, даже если исходить из того, что перед войной в Парагвае проживало 500 тысяч, а вскоре после нее – 221, потери выглядят ужасно, составляя более половины довоенной численности парагвайского народа. Со времен средневековья ни одно государство в мире не испытывало такого демографического удара.

Как это обычно бывает, война особенно жестоко выкосила “сильный пол”. Согласно переписи 1873 года, в Парагвае на тот момент насчитывалось 106254 женщины, 86079 детей и всего 28746 мужчин старше 15 лет, среди которых было немало инвалидов и потерявших рассудок. Таким образом, женщин уцелело почти в четыре раза больше, чем мужчин, а в абсолютных цифрах дисбаланс между ними составлял 77,5 тысяч человек. Эту разницу мы можем с известной долей условности принять за величину непосредственных военных потерь, поскольку от голода и эпидемий страдали в равной мере как мужчины, так и женщины.

Подводя итог, можно сказать, что война, начатая Парагваем, обошлась ему, как минимум, в 280 тысяч погибших, либо безвременно умерших, среди которых более половины составляли мирные жители. Только через 30 лет численность населения страны постепенно вернулась к довоенным значениям.

В качестве иллюстраций использованы гравюры, сделанные по зарисовкам американского посла в Парагвае Томаса Мак-Магона.
http://vikond65.livejournal.com/417404.html#comments

Цепи независимости, продолжение

Утром 20 ноября англо-французская эскадра вошла в Парану. Корабли, бросив якоря, чтобы их не сносило течением, и вступили в перестрелку с аргентинскими батареями. Поначалу в огневой дуэли участвовали только парусники. Пароходы, как наиболее ценные и уязвимые боевые единицы, англичане и французы держали в резерве, надеясь, что с врагом удастся справиться и без них.

Однако через некоторое время выяснилось, что без тяжелых пушек "Горгоны" и "Черного орла" подавить батареи не удается, а бой идет на равных. Чтобы добиться решающего перевеса англичанам пришлось ввести в дело паровые корветы, и это сразу изменило картину сражения. 30-килограммовые бомбы восьмидюймовок и 36-килограммовые - десятидюймовок производили на аргентинских позициях страшные опустошения, десятками убивая и калеча артиллеристов.

Пехота тоже несла большой урон, но отвести ее за пределы дальнобойности корабельных пушек было нельзя, так как это оставляло без прикрытия орудийные расчеты. Сам генерал Мансилья получил осколочное ранение в грудь, а командир артиллерии полковник Хуан Баутиста Торн был контужен взрывом и потерях слух.

Несмотря на потери, аргентинцы упорно продолжали отстреливаться. На место убитых заряжающих и подносчиков ядер вставали пехотинцы, но погибших наводчиков и командиров расчетов заменить было некем. К тому же, пушки одну за другой разбивало прямыми попаданиями, в результате чего интенсивность огня береговых батарей постепенно снижалась.

Тем временем, англичане отправили на лодках абордажные партии к цепному заграждению, чтобы разрушить его и открыть проход. Подрывных зарядов у них не было, поэтому матросы принялись кувалдами расклепывать цепи и топорами прорубать днища понтонов. Им пыталась помешать бригантина "Републикано", подойдя к заграждению и дав залп картечью. Но на ней тут же сосредоточили огонь несколько французских кораблей. Получив ряд попаданий, "Републикано" приткнулась к берегу.

В конце концов англичанам удалось разбить цепи и затопить несколько державших их понтонов. В образовавшуюся брешь вошел корвет "Фултон", чтобы захватить стоявшую неподалеку бригантину. Однако ее команда, сходя на берег, подожгла корабль, Огонь быстро добрался до крюйт-камеры и "Републикано" взлетел на воздух.

К тому моменту большинство аргентинских орудий вышло из строя, а у остальных заканчивались боеприпасы. Видя, что заграждение прорвано, Мансилья понял, что дальше удерживать позицию нет смысла, и приказал отступать. Забрав девять уцелевших пушек, аргентинцы ушли. Через некоторое время английская морская пехота высадилась на берег и заняла опустевшие позиции, найдя там только трупы и двадцать одно разбитое орудие. Бой, шедший более 10 часов, завершился.

Казалось бы, англичане с французами могли торжествовать, тем более что их людские потери составляли всего 28 убитых и 95 раненых, а аргентинцы потеряли убитыми, по разным данным, от 150 до 220 человек. Однако с кораблями картина была куда менее радужной: многие из них получили такие повреждения, что не могли следовать дальше, а некоторым из-за подводных пробоин пришлось под угрозой затопления выброситься на прибрежные отмели.

Таким образом, воспользоваться плодами своей победы союзники не могли. Им пришлось надолго задержаться и заняться ремонтом. Это затянуло операцию на 40 суток, в течение которых команды 42 торговых судов потеряли терпение и ушли, частично - в Монтевидео, частично - в Европу. От них жители метрополий узнали, что легкой и быстрой военной прогулки не получилось.

От таких новостей в прессе и среди политиков вспыхнули дебаты: а стоило ли вообще затевать экспедицию и окупит ли она себя? Некоторые французские газеты высказывались в том смысле, что с аргентинцами, которые являются благочестивыми католиками и людьми европейской культуры, негоже вести себя так же, как с "азиатскими варварами".

Закончив починку кораблей и разборку заграждения, Труар де Болье отправил "Фултона" на разведку. Информация, которую на следующий день привез экипаж корвета, была слегка обескураживающей: в 40 километрах вверх по реке аргентинцы возвели новые береговые батареи, причем - более мощные, чем те, с которыми союзники столкнулись в первом бою. А реку снова перегораживал ряд понтонов с цепями.

Обдумав ситуацию и посоветовавшись с английским коллегой, капитан решил не брать на себя ответсвенность и отправил на пароходе во Францию депешу с описанием обстановки и запросом указаний о дальнейших действиях. Между тем, торговый конвой, которому интервенты должны были пробить дорогу в аргентинские порты, продолжал таять. Капитаны, не желая нести убытки от простоя, один за другим уводили свои суда.

Ответ пришел уже в начале весны следующего, 1846 года. Труару де Болье и Инглфилду предписывалось прекратить операцию и возвращаться в Европу. Таким образом, попытка англичан и французов применить в Латинской Америке "китайский вариант" закончилась провалом. Через 16 лет французы снова попробуют "попытать счастья" в Мексике, но эта попытка завершится еще более эпическим фиаско.

Французские и английские корабли в бою при Вуэльта де Облигадо.

Аргентинское цепное заграждение и союзный флот. Аргентинские артиллерийские позиции находятся на противоположном берегу реки. Справа видна корма бригантины "Републикано".

Англичане разбивают цепи.

Битва при Вуэльта де Облигадо удостоилась изображения на аргентинской банкноте в 20 песо.

Археологические находки на месте сражения: пушечные ядра, фрагмент цепи, справа - неразорвавшаяся английская восьмидюймовая бомба.

Ни том месте, где стояли аргентинские батареи, недавно возведен весьма своеобразный памятник из цепей и ярко-алого полупрозрачного силуэта Хуана Мануэля де Розаса.
http://vikond65.livejournal.com/414694.html#cutid1

Адеус, Имперадор!

126 лет назад, 15 ноября 1889 года в результате бескровного военного переворота пала Бразильская Империя - последняя монархия Западного полушария. Группа офицеров-республиканцев во главе с маршалом Деодору да Фонсека вывела свои войска на главную площадь Рио-де-Жанейро и потребовала от престарелого императора, которого все называли просто дон Педро, отречься от престола и покинуть страну. Дон Педро к тому времени правил Бразилией уже 48 лет, сев на трон в 16-летнем возрасте, и, очевидно, ему это порядком надоело.

К тому же, сеньору императору наверняка было обидно, что за все 48 лет никто из бразильцев так и не запомнил его полное имя Педру ди Алкантара Жуан Карлуш Леополду Салвадор Бибиану Франсишку Шавьер ди Паула Леокадиу Мигел Габриэл Рафаэл Гонзага ди Браганса и Аустрия. Хотя, казалось бы, чего проще?

В общем, услышав, как пушки восставших дали холостой предупредительный залп по его дворцу, дон Педро решил, что, пожалуй, пора на пенсию. Он не стал уподобляться Николаю Палычу и давить "ноябристов", а собрал золотишко и с обширным семейством отчалил в Европу. За это бразильцы ему до сих пор благодарны. Поселившись во Франции, экс-имперадор прожил в достатке и праздности еще два года и даже успел совершить путешествие в Египет, где давно хотел побывать.

Можно сказать, что дон Педро был самым счастливым монархом Нового Света, поскольку все остальные латиноамериканские короли и императоры постколониальной эпохи окончили свои дни, не дожив до старости и при гораздо более печальных обстоятельствах.

Один из них застрелился, двоих расстреляли благодарные подданные, одного - зарезали. а еще одного от избытка чувств разрубили на куски. Наконец, был среди них и такой "самодержец", который умер в полной нищете, успев до этого дважды посидеть в тюрьме и один раз - в психушке.

Таким образом, ношение короны на Американском континенте было занятием смертельно опасным, а дон Педро на этом фоне выглядел просто везунчиком. На заставке - два его парадных портрета: один нарисован вскоре после вступления на престол, а второй - через 31 год, в период расцвета его правления.

Бразильская Империя была мощнейшей военной и морской державой к югу от США. На снимке - флагман имперских ВМС, эскадренный броненосец "Риачуэло", названный в честь великой победы бразильского флота в битве при Риачуэло.

Кульминационный момент государственного переворота 15 ноября 1889 года. Маршал да Фонсека объявляет об отречении императора. Картина Бернардо Калишто.

Бразильцы и сейчас относятся к дону Педро с симпатией, поэтому его портрет, как и полтора века назад, можно увидеть на местных банкнотах. 
http://vikond65.livejournal.com/412114.html#comments

Слуга господень

В то время как на юге Парагвая разыгрывался последний акт умаитской драмы, в военном лагере Сан-Фернандо происходили не менее драматичные события. 10 июля 1868 года президент Лопес собрал своих наиболее близких соратников и объявил о раскрытии обширного заговора “против правительства и народа Парагвая”, в котором замешан ряд высших чиновников и военных, включая министра финансов Сатурнио Бедойю, государственного канцлера Хосе Бергеса, генералов Висенте Барриоса и Хосе Мария Бругеса, а также – младшего брата самого президента Бениньо Лопеса.

По словам диктатора, заговорщики планировали убить его, передать власть Бениньо и вместе с ним заключить позорный капитулянтский мир. Готовя измену, они вели секретные переговоры с главнокомандующим сил альянса герцогом Кашиасом при посредничестве американского посланника Чарльза Эймса Уошборна.

На переговорах было согласовано, что к моменту убийства Франсиско Солано Лопеса бразильские войска во главе с Кашиасом подойдут к Сан-Фернандо, чтобы принять у нового президента Бениньо Лопеса капитуляцию парагвайской армии. Об этом маршалу, опять же, по его словам, рассказала служанка одного из обвиняемых, подслушавшая их тайную ночную беседу.

Все это выглядело полным бредом, так как Уошборн, безвыездно живший в Асунсьоне под постоянным надзором полиции, просто физически не мог поддерживать связь с Кашиасом, находившимся в 300 километрах от него, да и к тому же - по другую сторону линии фронта. Тем не менее, все слушатели речи Лопеса после некоторого замешательства единодушно высказались за немедленный арест и суровое наказание "изменников".

Никто не выразил и тени сомнения в правдивости навета, хотя все лично знали обвиняемых на протяжении многих лет, а некоторые – буквально с младенчества. Очевидно, ими руководил страх попасть в тот же “черный список”, однако, не всех это спасло от расправы. В частности, особое рвение проявил епископ Антонио Паласиос, заявивший, что всех заговорщиков необходимо безжалостно “предать карающему мечу”. Бедняга не знал, что очень скоро этот меч опустится и на его голову.

Неизвестно, поверил ли сам Лопес в рассказ служанки или же ему просто был нужен повод для ликвидации тех, в чьей абсолютной преданности он сомневался, а заодно и тех, кто по той или иной причине вызывал у него антипатию. Возможно также, что служанка, которую никто не видел и чье имя осталось тайной, была лишь порождением больной психики диктатора, демонстрировавшего всё более явные симптомы паранойи.

Как бы там ни было, а маховик репрессий пришел в движение. Сперва были взяты под стражу около 20 человек, начиная с тех, чьи имена назвал Лопес. Арестованных зверски пытали, требуя признаний и выдачи “сообщников”. Их секли кнутами, подвешивали на дыбе, молотком дробили пальцы. Бедойя умер под пытками, а остальные во всем "признались" и назвали десятки других людей, якобы вовлеченных в заговор. Тех тоже арестовывали и пытали, они называли новые имена, в результате число разоблаченных “заговорщиков” росло в геометрической прогрессии.

Вскоре большой тюремный барак, выстроенный неподалеку от Сан-Фернандо, уже не вмещал обвиняемых и их стали сажать в ямы, вырытые во влажной болотистой почве. На дне этих “колодцев” постоянно стояла вода, а во время ливней она поднималась на высоту более метра.

Главным дознавателем Лопес назначил 35-летнего священника Фиделя Маиса. На этом человеке стоит остановиться поподробнее. В молодости он отличался несвойственной парагвайцам оппозиционностью и вольнодумством, допуская высказывания против тотального господства государства над церковью. Высказывания фиксировались, но падре пока не трогали, возможно, потому, что его отец, тоже священник, был близким другом и духовником тогдашнего диктатора Карлоса Антонио Лопеса.

Когда после смерти Лопеса-старшего власть унаследовал его сын Франсиско, Маис в одной из проповедей публично заявил, что парагвайцы заслуживают свободных демократических выборов, и что среди них мог бы отыскаться кандидат, более достойный поста главы государства.

Этого власть уже не стерпела. Священника арестовали и после короткого разбирательства приговорили к пожизненному тюремному заключению как неисправимого бунтовщика и врага народа. Интересно, что следствие вел тот самый епископ Паласиос, который в июле 1868-го призывал обрушить меч на заговорщиков.

Но, не зря говорят, что тюрьма меняет людей. Просидев пять лет, Маис “перевоспитался” и обратился к Лопесу с покаянным письмом, в котором униженно молил о прощении, превозносил до небес реальные и мнимые заслуги тирана, а также поклялся, что, если будет помилован, то сделает все возможное, чтобы искупить свою ужасную вину перед родиной и ее любимым вождем.

Прочитав письмо, Лопес распорядился доставить к нему священника и со свойственным ему дьявольским цинизмом сказал, что помилует Маиса, если тот сумеет разоблачить всех заговорщиков и любыми способами добьется от них признаний. Получив согласие, маршал тут же назначил священника прокурором, наделив его полномочиями вести дознание и арестовывать тех, кого он сочтет нужным, невзирая на чины и звания.

Разумеется, после этого падре взялся за решение поставленной задачи с неимоверным усердием. На пару с еще одним “прокурором” – личным секретарем Лопеса полковником Сильвестро Авейро он ежедневно, с утра до ночи выбивал признательные показания из арестованных, попутно втягивая в воронку репрессий все новых, и новых людей.

За полтора месяца, пока длилось следствие, через руки этих палачей и их подручных прошло более 500 человек, от министров и генералов до простых солдат. Работали они эффективно: все те, кто не умерли от пыток, признались в подготовке убийства Лопеса и предательских связях с врагом. Примечательно, что в начале каждого признания обязятельно указывалось, что оно сделано не под принуждением.

Конечно же, не забыл падре и про епископа, с которым у него были давние счеты. Ему не составило большого труда заставить кого-то из подследственных написать, что Паласиос являлся одним из главных заговорщиков. А через два дня исхлестанный кнутом глава парагвайской церкви уже писал дрожащей рукой “чистосердечное признание”.

Никаких судов, даже в самой упрощенной форме, не проводилось. Приговор выносили все те же Маис и Авейро, причем для всех обвиняемых он был один – смерть. Самооговор и раскаяние в мнимых преступлениях не смягчали вердикт, а лишь избавляли от пыток. Лопес лично визировал приговоры и назначал даты приведения их в исполнение. В числе прочих он обрек на казнь и своего родного брата.

Святой отец Фидель Маис и некоторые из сотен его жертв: генерал Висенте Барриос, канцлер Хосе Бергес и младший брат президента Бениньо Лопес.

Продолжение следует
http://vikond65.livejournal.com/390400.html

Имперцы и оборванцы

180 лет назад, 20 сентября 1835 года в Бразильской империи началась так называемая революция фаррапос. Жители провинции Рио-Гранде ди Сул восстали против центральной власти и захватили столицу провинции город Порту-Алегри. Сперва повстанцы требовали автономии, снижения налогов и возможности избирать местные органы власти. Но когда правительство отказалось вступать с ними в переговоры, а вместо этого провело мобилизацию и направило в провинцию карательную армию, они объявили об отделении и провозгласили независимую республику Рио-Гранде.
Слово "фаррапос" по-португальски означает "рвань" или "лохмотья". Такую презрительную кличку дали восставшим сторонники империи. Однако, подобно нидерландским гёзам, французским санкюлотам и русским "ватникам", повстанцы Рио-Гранде носили это прозвище с гордостью. В сентябре 1836 года в сражении у Сейвала они разгромили имперскую армию, которой командовал генерал Жоао да Силва.

Война приобрела затяжной характер и шла с переменным успехом. Имперцам удалось отбить Порту-Алегри и фаррапос перенесли свою столицу в городок Пиратини. Но в апреле 1838 года "оборванцы" вновь одержали верх в битве у Красного холма. В июне 1839 года они развернули контрнаступление и заняли соседнюю провинцию Санта-Катарина, в которой была провозглашена республика Жулиана. Однако эта республика продержалась всего четыре месяца. В ноябре бразильские войска вернули империи контроль над Санта-Катариной и вновь вторглись в Рио-Гранде.
Обе стороны не хотели уступать, упорные бои шли буквально за каждую фазенду, но в конце концов сказалось экономическое и демографическое преимущество Бразилии, чье население десятикратно превышало численность населения Рио-Гранде. В 1840 году бразильская армия при поддержке флота нанесла удар вдоль побережья и отрезала республику от Атлантического океана. К 1842 году в руках фаррапос осталось лишь несколько малонаселенных глубинных районов и небольших населенных пунктов, но тут вспыхнуло восстание в провинции Байя, заставившее империю перебросить туда часть войск и отсрочившее падение Рио-Гранде.
Наведя порядок в Байе, армия вернулась и в ноябре 1844 года нанесла решающее поражение повстанцам в сражении у Поронгоса. После этого республика фактически перестала существовать, но фаррапос не прекратили сопротивление, а перешли к партизанским действиям мобильными конными отрядами. Такая война в пампе могла продолжаться бесконечно, и правительство решило, что, все же, лучше ее прекратить за столом переговоров. Лидеры повстанцев тоже понимали, что победить им уже не удастся, и согласились на условия, предложенные властями.
1 марта 1845 года был подписан так называемый договор Пончо-Верде, завершивший десятилетнюю войну, унесшую почти 50 тысяч жизней. Согласно этому договору, фаррапос прекратили боевые действия и признали суверенитет Бразильской империи над Рио-Гранде. За это они получили амнистию и право избирать президента провинции. Также Бразилия признавала закон Рио-Гранде об отмене рабства на территории бывшей республики и обязалась выплатить ее жителям компенсацию за имущество, уничтоженное бразильскими войсками в ходе военных действий.
Однако пункт договора, касающийся выборов, так и не был выполнен. В провинцию "до полной нормализации обстановки" назначили временного губернатора - генерала Луиша Алвеша де Лиму э Силву, а его "временное" правление затянулось на много лет. Потом, видя, что население больше не готово бунтовать, выборы негласно отменили.

Герб и одно из воинских знамен республики Рио-Гранде

Пикинер и знаменосец кавалерии Рио-Гранде. В армии республики большинство составляли ковбои-гаушу, являвшиеся прирожденными наездниками.

Кавалеристы-фаррапос из батальонов "красных шарфов" и "черных кирасир".

Президент республики Рио-Гранде Бениту Гонсалвиш да Силва, главнокомандующий повстанческой армией генерал Антонио ди Соза и командующий республиканским флотом Джузеппе Гарибальди.

Солдаты и офицеры армии Бразильской империи времен войны с фаррапос.

Атака конницы Рио-Гранде.

Бразильские солдаты в бою с повстанцами.

Во время своего командования республиканским флотом Гарибальди спланировал и осуществил операцию по переброске по суше на 90 километров двух четырехпушечных шхун к осажденному фаррапос городу Лагуна, чтобы блокировать его не только с суши, но и с моря .

Манифест о независимости Рио-Гранде и артефакты революции фаррапос.

Оружие повстанцев - пистолеты и наконечники пик.

Одна из пушек артиллерии Рио-Гранде на современном декоративном лафете с бетонными "колесами"

Довольно странный памятник президенту республики Жулиана Давиду Канабаро, изображенному в виде стимпанкового робота на механическом коне.
http://vikond65.livejournal.com/391534.html#comments